Обновлено в 15.43

Журналисты, освещающие события “арабской весны”, часто сталкиваются с опасностью. Решаясь говорить правду, они рискуют своей репутацией и иногда даже жизнью. В такой ситуации оказалась и журналистка Эмбер Лайон, когда сняла для CNN свой документальный фильм “iРеволюция: Онлайн Борцы Арабской Весны” о протестах в Бахрейне. Теперь Лайон утверждает, что стала жертвой цензуры.

– Бахрейн заплатил CNN за “правильное” освещение событий

Корреспондент “Голоса России” в Вашингтоне Роб Сакс беседует с бывшим репортером CNN Эмбер Лайон:

– Расскажите, пожалуйста, о вашей командировке в Бахрейн. Почему именно вы были выбраны, чтобы освещать те события?

– На CNN я работала в отделе документальных фильмов. Этот отдел уже сократили, поэтому я больше не сотрудник этой компании. Мы делали документальный фильм о социальных сетях и их роли в провоцировании событий “арабской весны”. Среди стран, о которых мы снимали репортажи, был и Бахрейн. Мы поехали туда и увидели, как войска Саудовской Аравии вошли в страну и стали превращать ее в полицейское государство. Активисты стали пропадать, мы теряли выход на наши источники информации среди местных. Они милитаризировали больницы; мы видели, как избивали водителей машин скорой помощи, врачей, журналистов и протестующих. Тогда мы решили переключиться на проблему нарушения прав человека в этой стране. И пока мы снимали, наша команда была задержана службами безопасности Бахрейна буквально под дулом пистолета. Но мы все же смогли выбраться, и привести хотя бы часть отснятого материала в США, чтобы показать на CNN.

– Когда начался ваш конфликт с CNN?

– Я знаю, что руководство CNN скажет, что компания уже к тому времени сняла много репортажей о Бахрейне, и это правда. Но конфликт начался, когда мы вернулись. Первое время я легко и часто выходила в эфир, чтобы оперативно сообщить публике о последних событиях, ведь тогда в Бахрейне происходили пытки. Но потом из Бахрейна, а также из многочисленных PR-компаний, представляющих страну, стали поступать звонки. И я заметила, что редакторы стали добавлять заявления этих PR-компаний в мои репортажи для того, чтобы преподнести точку зрения Бахрейна. Но во многих случаях это была откровенная пропаганда. Работать стало все сложнее, потому что эти репортажи шли в эфир и мне приходилось вырезать всю эту бюрократию. Это отнимало столько времени, что освещение событий в Бахрейне превратилось в настоящую проблему. Три месяца спустя, в июне, мы закончили свой фильм и он был показан на американском канале CNN, не на международном. И тогда-то встал вопрос о цензуре. Я решила провести свое расследование и выяснила, что канал получает деньги от режима и потом выдает проплаченный контент.

– Вы сказали, что ваш фильм не был показан по CNN International. Но было ли соглашение о том, чтобы это случилось? Канал в свою защиту утверждает, что показ фильма по CNN International и не планировался. Как вы это понимаете?

– Я понимаю, конечно, что далеко не все документальные фильмы показываются по CNN Intl. И это очень легкая отговорка, мол, весь фильм был снят за границей и предназначен для аудитории США. И если посчитать зарплаты сотрудников и все остальное, фильм обошелся в более чем $300,000. Если бы каналу он ничего не стоил, они бы показали его в международной версии. Но что действительно меня насторожило, так это то, что один из старых сотрудников CNN стал постоянно звонить мне и говорить, что он должен сам все посмотреть, потому что у него были какие-то подозрения. Когда я занялась расследованием, я узнала, что Бахрейн является платным подписчиком CNN. Страна перечисляет каналу некую сумму денег, чтобы журналисты создавали благоприятный имидж страны. CNN могут говорить, что они независимые. Но вы сами посмотрите этот канал, а потом скажите мне, что вы думаете. Они рассказывают в прямом эфире о бахрейнских ныряльщиках за жемчугом в то время, когда в стране происходят чудовищные нарушения прав человека и большинство населения бунтует. И они берут деньги не только от Бахрейна, но и от Грузии и многих других стран и делают часовые программы, а зрители не знают, что это все спонсированный контент. Независимо от того, признают они факт цензуры фильма о Бахрейне или нет, этот канал называет себя “самым надежным источником новостей”, при этом берет деньги от разных режимов в обмен на соответствующий контент! Это уничтожает сам принцип журналистской этики.

– В ответ на вашу критику некоторые журналисты CNN заявили, что активно освещают события в Бахрейне и посылают туда репортеров, многие из которых хорошо говорят по-арабски. Вы когда-нибудь ощущали прессинг со стороны кого-то, кто бы указывал вам, какие вещи не говорить про Бахрейн?

– Как я уже сказала, в мои репортажи добавлялись пропагандистские выражения, и мне предписывалось отзываться о политическом режиме Бахрейна мягче. Вместо слова режим я должна была употреблять государство, а это в американском понимании звучит демократичнее. И были такие моменты, когда сообщать о Бахрейне было сложнее, чем о чем-то другом. Когда мы находились в стране, это было время жестокого подавления протестов со стороны армии Саудовской Аравии. Протестующих расстреливали, а их тела просто выбрасывали. Службы безопасности ходили по дворам, зачищая их от оппозиционеров. Мы были одной из немногих команд, кто был в тот момент в Бахрейне. Поэтому наши репортажи были особенно ценными. После того, как в марте мы уехали оттуда, следующая команда CNN была направлена туда только в июне.

– Вы сказали о сложностях в работе над сюжетами о Бахрейне, о том, что вынуждены были подбивать слова. В ответ на это канал заявил, что его задачей было показать и другую точку зрения на события, так как журналистика всегда предлагает оба взгляда на ситуацию. Как бы вы добились такого освещения событий, если в вашем фильме была показана только самая драматичная сторона протестов? На чьей стороне правда? И кто для вас та, другая сторона?

– Да, это сложный вопрос. Но ту критику, с которой они обрушились на мой метод работы, называя его неэтичным, нельзя назвать журналистикой. Они опубликовали свое заявление на сайте и дали ссылки на мои репортажи. Это пропаганда, а не журналистика! Еще я заметила, что режим систематически говорил о том, что протестующим оказывал поддержку Иран, называл их террористами и экстремистами. Они употребляли эти слова снова и снова, вне зависимости от того, о чем была сама история. Они просто хотели, чтобы американская аудитория поверила в эту пропаганду. Так же было и с Ираком, когда американцев “кормили” историями о наличии у Багдада оружия массового уничтожения. Таким способом формируется общественное мнение. И я не хотела, чтобы это происходило через мои репортажи, но была вынуждена мириться с этим. И в этом вся опасность – неважно, насколько эксцентричны заявления, если их повторять снова и снова, люди, в конце концов, поверят. Спросите любого психолога. Я видела, что они систематически пытались преподнести протесты как что-то незаконное, а, на мой взгляд, это не то, чему должна служить журналистика. Мы должны доказывать свои заявления. У меня же не было доказательств того, что протестующие были террористами. Я видела протестующих, которых терроризирует режим. Пока я не буду уверена на сто процентов, я не буду делать никаких заявлений. Иначе это будет пропаганда.

– Вы упоминали редакторов и начальников, которые призывали вас обратить внимание на то, что происходит. Что с ними стало? Они все еще работают в компании? Как они отреагировали на то, что случилось с вами и вашими материалами?

– Реакция была исключительно положительной. Не знаю, ушел ли кто-нибудь из них из компании, но точно знаю, что многих моих коллег это задело и они это обсуждают. Пока я единственный журналист, кто решился на подобное.

– Что вы собираетесь делать дальше? Как вы собираетесь выстраивать отношения с информагентствами, не жертвуя при этом принципами журналистской этики?

– Я не собираюсь больше сотрудничать с информагентствами. Я проработала в ведущих американских СМИ 10 лет, и мои материалы систематически подвергались цензуре, где бы я ни работала. Сейчас состояние ведущих американских СМИ пугающее. Я думаю, что проблема в том, что во главе многих из них стоят бизнесмены, а не журналисты, которые принимают решения, отодвигая журналистские ценности на второй план. Многие медиакорпорации в погоне за прибылью хотят нравиться всем, они не имеют собственной журналистской позиции, поэтому я не хочу с ними работать. Я сейчас работаю с другими репортерами, журналистами из New York Times, которые разделяют мои позиции и с которыми мы вместе работаем над материалами.

– Но где-то же вы должны получать зарплату? Наверняка есть такие места, где не гонятся за прибылью. Вы могли бы продолжать заниматься журналистикой и при этом зарабатывать на жизнь.

– Я просто не могу больше никому доверять. Я идеалистка, придерживаюсь старомодной журналистской этики. Работая с разными агентствами, я видела, как эти принципы превращаются в ничто. Я еще и фотографирую, это тоже приносит доход. Сейчас я работаю над книгой – фотографическое эссе о протестах в США. Я не пропаду. Но я отказываюсь работать в информагентстве, потому что в конечном итоге все они одинаковые. И, к сожалению, думают не об американцах и их благе, а о том, что американцам надо внушить. К сожалению, люди готовы критиковать американцев. Как людям разобраться, кому верить, если они слышат и видят лишь ложь? Большинство из них не может себе позволить путешествовать и увидеть правду собственными глазами, и это так обидно. Сейчас журналисты активизировались, чтобы вернуть контроль над СМИ. Для меня самое оптимальное – работать самой по себе.